Джон Р.Р. Толкин "Братство кольца", первая часть "Властелина Колец"

Карта в издании "АСТ" неудачная из-за мелкого масштаба. Для примера привожу карту из моей детской книги (она частично потёрта ластиком от стирания проложенных карандашом маршрутов). Но всё равно, карта есть и это замечательно.

Что касается стихотворения, то привычный мне с детства вариант

уже не встретишь даже в переводе Андрея Кистяковского и Владимира Муравьёва, т.к. этот вариант Кистяковского Муравьёв заменил своим. А жаль, это единственный вариант перевода, который действительно можно легко выучить наизусть.

Чёрно-белые рисунки Гордеева не являются пределом моих мечтаний, особенно если сравнивать их с иллюстрациями Теда Несмита:

Но для меня они лучше цветных рисунков того же Гордеева и даже нашумевших творений Алана Ли.

В очередной раз в своей жизни дошёл я до этих строк. Но если в детстве я не имел шансов узнать, что было дальше, т.к. книг не было в продаже, то сейчас невозможность продолжить чтение связана с "Лабиринтом". Дважды я заказывал эти книги в этом магазине:
- в первый раз привезли убитые книги (кроме первой, та ещё более-менее была, выкупил),
- во второй раз привезли убитые в хлам.
И всё же на этот раз я надеюсь продолжить чтение не через 5 лет, как это было тогда :+)

Дочитал вторую книгу, пишу, соответственно, второй отзыв :+) Книга промежуточная, хотя и со множеством событий в первой части и множеством размышлений во второй. Финал второго тома мастерский, заставляющий при первом чтении тут же начать третий том. Что касается описаний битв, то тут Толкин явно не большой любитель таковых. Эти раз, те два, эти в ответ три, победа - вот и всё описание. А за подробностями теперь можно идти смотреть фильм :+)

Так что и взрослым Толкина читать можно, причём читать с интересом. Но всё же лучше начать лет в 10-12, чтобы полюбить трилогию наверняка :+) Потому что если сейчас я знаю много подобным миров, особенно тот же DragonLance, то в детстве Средиземье (или как в этом переводе - Среднеземье) - это открытие огромного масштаба, воспринимается оно соответственно этому масштабу, да и запоминается на всю жизнь.

Джон Р.Р. Толкин "Возвращение короля", третья часть "Властелина Колец"

В конце книги множество Приложений. Чтобы оценить их объём, достаточно посмотреть на эту фотографию:

Около четверти толщины тома!

Алексей Муравьев "Толкин оставил подробные рекомендации, что и как переводить"

19 декабря [2012 г.] - российская премьера "Хоббита". В России существует множество вариантов переводов трилогии «Властелин колец», а почитатели Толкина все никак не могут договориться, какой из переводов лучше, какой более соответствует замыслу англичанина. Мы решили поговорить о самых первых переводах, неожиданно появившихся в книжных магазинах еще в советские времена, c Алексеем МУРАВЬЕВЫМ – сыном одного из первых переводчиков этой книги Владимира Муравьева. Как они создавались, почему их не запретили и как возникла сама идея перевести книгу, которую читает и перечитывает уже не одно поколение людей.

— Какова, на ваш взгляд, судьба произведений Толкина и рецепция его творчества в России?

— Толкин прежде всего популярен в англо- и германоязычном мире. Германцы, кельты и англосаксы воспринимают его книги как определенного рода литературную игру со своим культурно-мифологическим достоянием. Что касается России, то тут нет прямой отсылки к мифологическому прошлому. С нашим славянским тезаурусом играют другие. По литературному и философскому качеству наше отечественное доморощенное фэнтези хуже, чем толкиновское, в нем нет результата рефлексии прожитого XIX—начала ХХ века (в частности, войны), но что-то оно отражает. Чем лучше мы представляем контекст, тем лучше понимаем, что хочет сказать Толкин.

Не могу сказать, что хорошо представляю, какова была рецепция в России, когда в 1981 году на русском вышла первая часть «Властелина колец». Насколько понимаю, на первом этапе была довольно небольшая группа почитателей из детей интеллигенции и их друзей. Затем, когда в конце 1980-х-1990-х начались процессы социальной трансформации, возник спрос на героическую романтику, и книги Толкина «попали в струю». Наша современная культура, условно ее можно назвать визуальной, кинематографической, довольно циничная, в ней мало героики, а если и есть, то какая-то несерьезная. И тут получилось, что из книг Толкина взяли десять процентов — оказался востребован событийный и героический пафос. Видимо, на волне этого явления и возникли все эти религиозные интерпретации в виде толкинутых и прочих. Когда же началось формирование более структурированного общества, интерес к его произведениям спал. А новый всплеск интереса подогрел выход кинотрилогии «Властелин колец». В каком-то смысле фильм заменяет текст. Я человек текстов, поэтому для меня это явление, скорее, деградации. Мы постепенно уходим от цивилизации, в центре которой текст, к той, в центре которой образ. С одной стороны, это общество с более быстрым типом взаимодействия, поскольку образ воздействует непосредственно на подсознание, а с другой, такая цивилизация воспринимает текст как тип образа, продуцирующую образы среду. Произведения Толкина, особенно трилогия, образны и кинематографичны, поэтому какая-то аудитория у них, безусловно, будет. Кроме всего прочего, мы живем в постмодернистской культуре, в которой отсутствует понятие сакральности, а Толкин дает некое представление о героике, с ней сосуществующей. И то, что человек тянется к таким текстам, — знак цивилизационного дефицита, степенью которого, наверное, и определяется рецепция его произведений.

Наверное, и в дальнейшем «культурное место» Толкина будет определяться еще и тем, насколько актуален будет литературно-исторический и человеческий опыт XIX—начала ХХ веков. Будут ли читать Пушкина, Достоевского, Толстого, Диккенса, вплоть до Честертона и Льюиса — современников Толкина. Конечно, всегда найдутся тинейджеры, которые прочитают эти книжки просто ради развлечения, это естественно, но как культурный факт неинтересно.

Отредактировано mumipappa (2017-06-30 07:40:24)

— Как возникла идея совместной работы Муравьева и Кистяковского над переводом?

— Они обсуждали планы, делились идеями и как-то отец сказал: «Хорошо бы Толкина издать, но ведь не издадут!». Андрей Андреевич Кистяковский загорелся идеей: «Не издадут?.. Сейчас посмотрим!». Он был человек, что называется, заводной и отправился улаживать дело в издательство «Детская литература», к Наталье Викторовне Шерешевской. И там согласились на публикацию сокращенного варианта перевода. Ну и они стали работать.

— Какие, например?

— В первом варианте крепость Изенгард (Isengard) называлась Скальград. Для максимальной узнаваемости вместо старогерманских названий Кистяковский ввел славянские. В книге «Слово живое и мертвое» Нора Галь пишет о том, что только плохие переводчики оставляют названия и имена без перевода. А вот, например, в русской версии фильма Baggins остался Бэггинсом. Английское слово «bag» у русского человека ассоциаций не вызывает, а у Толкина сказано, что это имя обязательно должно быть переведено. По-моему, у Кистяковского получился оптимальный вариант — Торбинс. Название деревни эльфов Lothlorien (от слова «лотос», «лилия») у него Кветлориэн. Эльф Glorfindel переведен как Всеславур — на горизонте маячит тут чуть ли не Святогор-богатырь и Илья Муромец. Во второй редакции, когда Кистяковского уже не было в живых, отец в интересах единообразия отказался от некоторых из этих находок, в частности, от Скальграда.

— И каково было ощущение — после перевода первой части перейти к оригиналу? Насколько это были разные тексты?

— Мне было одиннадцать-двенадцать лет, и английский текст читать было сложно, нужен был словарь, что-то я спрашивал у отца, но помню, что было очень интересно. Наверное, на тот момент я понял из него процентов пятнадцать. Сейчас мой младший сын (ему пятнадцать) тоже что-то читает по-английски, но, боюсь, что степень его погружения в текст тоже небольшая. Потом, будучи в Америке или Англии, я прочитал трилогию заново. Это было, конечно, совершенно другое ощущение, ведь иностранный текст воспринимается иначе. Думаю, там действует иной интерпретирующий механизм. В первый раз английский текст показался мне менее интересным, ведь хороший перевод работает в нескольких регистрах и дает ощущение связи с контекстом русской литературы. А к тому времени я мало прочитал английских книг, и не мог сказать: «Ах, это Кольридж, а это Милтон». Кроме того, плохо себе представлял германо-скандинавскую и кельтскую мифологию, и хотя в детстве мы читали скандинавские саги, но они уже были переведены, и это были факты русской литературы.

— А расскажите про привнесение переводчика в текст. Вы сказали, что узнавали отца в переводе третьей части.

— Там есть эпизод, когда хоббиты попадают в плен к гоблинам, оркам. И по тому, как эти орки переговариваются, понятно, что они из нашего родного жлобья. В первом варианте перевода было еще больше узнаваемых черт. Отец использовал тут язык хулиганов своего детства. Он много где учился, в частности, в послевоенные школе на Петровско-Разумовских аллеях. Это был жуткий бандитский район, ткнуть кого-то ножом считалось у старшеклассников в школе в порядке вещей. В такой среде очень развит язык унижения, манипулировать человеком можно, только унизив его. Не помню, какие именно слова отец использовал в переводе, кажется, «заморыш», «недомерок», «сейчас мы тебя ножичком почикаем», главное, осталось ощущение точного попадания в социально-психологическую реальность. Также в переводе задействована славянизированная лексика, этот важный момент часто недооценивают. В речи Гэндальфа много славянизмов, архаических выражений и конструкций — это способ стилистического возвышения. В русском языке в виде высокого и низкого стилей сохраняется память о славяно-русском двуязычии, это отражено в теории штилей Ломоносова. Введение этих маркеров мне кажется очень правильным, так преемственность традиции достигается путем апеллирования к прошлому нашей культуры.

Источник: "Нескучный сад", 17.12.2012 г.
http://www.nsad.ru/articles/tolkin-osta … -perevodit